Спасибо)

Глава вторая
Откуда у кентавра зад козла или здравствуй, школа!
Я, в полном смятении, дошла до школы. Это же надо так! Я насупилась. В кармане запел мобильник.  «Я не слышу… Не слы-ы-ышу…» - недовольно думала я. Но мобильник пел и мне пришлось его вытащить.
- Алло?! – рявкнула я. В трубке хихикнули. Я начала что-то смутно подозревать. Когда уж хотела сказать «А не пошла бы ты…», трубка заговорила.
- О, Катрин! Не узнаёшь, подруга? – то была моя лучшая подруга, Светка Ленская. Я вздохнула.
- Узнаю. Твоё хихиканье узнает каждый за сто миль, my dear! – фыркнула я. Светка засмеялась.
- Ну ты где? Идёшь? Павлик весь издёргался. – проворковала она, причём очень провокационно проворковала. В трубке послышалась возня, крик  и хриплый смех.
- Прости, Катюш, меня тут убивают. – Светка прокашлялась и заголосила, причём очень фальшиво, намеренно фальшиво  -  Святая дева, ты не в силах мне помочь,
Любви запретной не дано мне превозмочь
Стой!
Не покидай меня, безумная мечта !
В раба мужчину превращает красота
И после смерти мне не обрести покой -
Я душу дьяволу продам за ночь с тобой. – в трубке раздался возмущенный крик. Я устало выключила телефон. Всё ясно. Как же он не понимает?! Я не люблю его. И никакой Нотр Дам де Париж  не заставит меня полюбить. А началось всё как нельзя романтично. Стоит бедная девушка около моста в Нью-Йорке, читает роман и вдруг вырывают сумку. Ну конечно, я не паркурщица и не каратистка, зато парень, которые проходил мимо меня, наверное был паркурщиком. И вот, возвращает он мне сумку и ба! Какие люди и не в морге! Павел Донских, мой бывший одноклассник. Естественно слёзы умиления, кафешка. И тут чпок! Он меня любит! А я то голову ломаю… Ну, веселья ради, приняла я его ухаживания. А моя гувернантка вздохнула и сказала – «Oh, my dear Katya! Mrs. Maller is not told you the truth of life, fearing that you're too small. But children grow up and this is the true life of severely beating them in the face.» То есть «О, моя дорогая Катя! Госпожа Маллер не говорила вам правду жизни, опасаясь, что что вы слишком малы. Но дети растут, и это правда жизни жестоко бьёт их в лицо.» Я тоже вздохнула и ушла на свидание с Павликом. А потом, когда он улетал я вдруг поняла, что не люблю его! Не хочу быть с ним! Вот тебе и правда жизни, да. И она меня жестоко в земле поваляла с того дня. Я провалила показ, не выплатили гонорар и объявился мой блудный папаша. Я его, конечно люблю, но не могу смотреть как мама страдает.  Наконец, я дошла до школы. Открыла тяжёлую, дверь, прошла в гардероб, повесила светлое пальто. Трясясь от странного чувства я ступила на «землю» третьего этажа школы. Вот он, заветный класс. Открываю дверь и меня оглушает музыка. Я закрываю глаза.
Рай
Обещают рай твои объятья
Дай
Мне надежду,
О мое проклятье!
Знай
Греховных мыслей
Мне сладка слепая власть
Безумец прежде я не знал,
Что значит страсть.
Распутной девкой, словно бесом, одержим,
Цыганка дерзкая мою сгубила жизнь
Жаль
Судьбы насмешкою я в рясу облачен,
На муки адские навеки обречен
И после смерти мне не обрести покой -
Я душу дьяволу продам за ночь с тобой
Голубев заливался своим несравненным голосом и я ахнула. Ну конечно, мою любимую песню включили! Все обступили меня. Я фыркнула.
- Ну и кто тут Фролло, а? – я усмехнулась. Павлик счастливо глянул на меня. У меня сжалось сердце. Голова опустилась на грудь.
- «О Эсмеральда!», ты что, не обнимешь свою подругу? – раздался рядом голос. Я обернулась. Да, красавица-Светка была на высоте. Длинные, золотые волосы, большие голубые глаза и кожа – лепесток розы. Я раскинула руки и Светка, сияя кинулась меня тискать.
- Ну что подруга, не любишь ты его, да?
Горбун отверженный с проклятьем на челе
Я никогда не буду счастлив на земле,
Да? – Светка посмотрела мне в глаза. Я лишь кивнула.
- Кстати, что ты сделала со своими волосами, глазами и походкой? – весело спросила Света. Я усмехнулась и повела её в женский туалет. Там одним движением я снова стала собой. Серые линзы в коробочке, светлый парик в пакете. Длинные, до пояса тёмно-каштановые волосы привычной волной упали на плечи тяжёлыми кудрям. Светка усмехнулась.
- Да, а глазищи то у тебя шоколадные! Прям Эсмеральда! – подруга засмеялась. Я фыркнула и снова вошла в класс. Все ахнули. Я изогнула бровь. К тому времени уже пел Феб.
Сон
Светлый счастья сон мой,
Эсмеральда…
- Ну и кто же «Флёр-де-Лиз», а? И главное, кто Феб? Помнится, Эсмеральда выбрала именно его. – я тряхнула волосами. Сзади раздался хриплый смех. Я обернулась. Те самые голубые глаза.
- Ты? – я охнула. Парень улыбнулся.
- Я. – он подошёл ко мне и дёрнул за прядь. Я ойкнула.
- Парики носишь? Зря. Эти красивее. – он снова усмехнулся. И тут, кинув сумку на пол он приподнял голову. Я удивлённо глянула на него.
- Стон
Грешной страсти стон мой,
Эсмеральда
Он
Сорвался с губ
И покатился камнем вниз
Разбилось сердце белокурой
Флер-де-лиз.
Святая дева, ты не в силах мне помочь,
Любви запретной не дано мне превозмочь
Стой!
Не покидай меня, безумная мечта !
В раба мужчину превращает красота
И после смерти мне не обрести покой -
Я душу дьяволу продам за ночь с тобой. – пропел он, вот точь в точь как Феб. Я вытаращила глаза. Парень ухмыльнулся.
- Ты… Ты… - я прикрыла глаза. Голова кружилась. Шум в ушах.
- Я, я. – прошептал он, подходя совсем близко. Я открыла глаза. Светка таращится на меня с удивлением, с примесью беспокойства. Она кивала на дверь. Я оглянулась. О… Оксана Рудик. Первая красавица. Вот кто Флёр-де-Лиз. Она смотрела на меня с таким гневом, что я побледнела. Парень обернулся, мне показалось, или он правда обернулся нехотя?
- О. Оксана, здравствуй, - бархатный баритон сорвался с его губ. Сердце зашлось в бешеной скачке. Оксана нервно фыркнула. Она подошла к парню, и со словами «О, Стасик!» поцеловала его в губы. Я отвернулась и села за свою парту. Слёзы душили меня. Но что это? Кто он вообще? Не хватало влюбится…
После уроков я шла со Светкой в кафе и топтала ручку, которую благосклонно дала мне Оксана.
- Дура! И Пашка кентавр блин! – орала я. Светка непонимающе вскинула брови.
- Почему кентавр?
- Да потому что фасад человека, а зад козла! – рявкнула я. Светка расхохоталась.
- Прости, милая, но твои познания в мифологии хромают на обе ноги. Кентавр – это получеловек-полуконь. А получеловек-полукозёл это сатир! – она ещё раз хихикнула. Я вздохнула и толкнула дверь кафешки с специфическим названием… «Эсмеральда». Светка расхохоталась, а я скрипнула зубами. Ну что же, здравствуй, школа!

Глава четвёртая.
Железная дверь или знакомство с моей семьёй.
На следующий день. Это случилось на следующий день. Когда я вернулась из школы, она уже была. Я столкнулась с ней нос к носу. Новенькая, выкрашенная черной краской железная дверь встретила меня матовой неприступностью.
«Ну прямо сейф!» – подумала я. И усмехнулась, представив, что мы теперь всей семьей будем жить в сейфе с таким сложным и многоступенчатым замком: клик-клак, колесико вправо, потом еще раз, но уже влево до щелчка, потом ручкой вверх-вниз…
Ключа у меня, конечно, не было. Я нажала на кнопку звонка и прислушалась.
Железная дверь вздрогнула, заскрежетала, лязгнула и распахнулась. На пороге стоял с торжественным видом папа.
– Привет, – сказала я.
И сразу же услышала мамин голос:
– Слава, кто пришел? Катя? Дай ей ключи!
Ну вот! Все дома! А я-то надеялась…
Конечно, такое событие! Рабочие приходили, устроили грохот на весь подъезд. Носили, вымеряли, устанавливали дверь. Как же мама пропустит такое развлечение. Небось с работы отпросилась… Пропал день!
Улыбающийся папа протянул мне связку ключей, я взяла их, не глядя, и хотела было пройти в квартиру.
– Погоди-ка, – остановил меня папа, – сейчас я покажу тебе, как работают замки. Вот, смотри сюда. – Он отобрал у меня ключи и склонился к замочной скважине.
– Этот длинный ключ вставляем сюда, видишь, тут такие бороздки, надо, чтоб они совпадали…
– Пап, ну я сама разберусь, ладно?
Он выпрямился и недовольно посмотрел на меня:
– Екатерина, ты же знаешь, я не люблю, когда меня перебивают.
Рюкзак резал мне плечи. Я стояла у злополучной двери, переминалась с ноги на ногу и молчала.
Отец покачал головой и снова склонился к замку:
– Так вот, – увлеченно продолжал он, – эти бороздки должны совпасть… Катя, ты меня слушаешь или нет?
– Не слушаю, – обиженно буркнула я. Нашел время показывать тайные запоры! Хоть бы дали человеку в дом войти! Может, я в туалет хочу!
– Я не понимаю, – обиделся папа. Он всегда обижается, если я не хочу его слушать. Но он, порой, бывает просто невыносим со своими объяснениями! Как начнет разглагольствовать, в такие дебри забирается, просто мозги пухнут! А дело-то какое-нибудь совсем простое, известное даже младенцу. А мне уже почти восемнадцать!
– В чем дело? – из-за его спины появилось озабоченное мамино лицо. Оно у нее всегда озабоченное. Непонятно почему.
– Я хотел объяснить, как открывается этот замок, – начал папа.
– Можно, я уже в квартиру зайду? – не выдержала я.
– Что?! – всполошилась мама, – зайдешь? А замок? А ключи? Тебе трудно выслушать отца?!
– Мне не трудно, – вздохнула я, потому что поняла: зря с ними связалась, сейчас начнется неизбежный семейный скандальчик с мамой в главной роли и со мной в роли козла отпущения, то есть козы…
В глубине коридора показалась испуганная бабушка. Она прислушалась, заохала и, по обыкновению, быстренько исчезла в своей комнате.
– Катя! О чем ты думаешь!? – взвилась мама. Она заводится сразу, с половины оборота. Ей много не надо. Повод может быть любой, даже самый ничтожный. Ба-бах! И мама уже кричит так, что звенят оконные стекла, бабушка хватается за сердце, кошка прячется под диван, папа нервно вышагивает по коридору, а виновата всегда я. Только я, и больше никто.
– Смотри на меня! – кричала мама, – не отворачивайся! Что ты в пол уставилась? Ты видишь, мы полдня с этой дверью провозились! А тебе все равно, да?! Тебе наплевать!?
– Нет, – чуть слышно ответила я.
– Что?!
– Нет, не наплевать…
Они гремели ключами, скрежетали новой дверью, орали на меня, стараясь перекричать друг друга. А я все еще стояла на лестничной площадке и лямки рюкзака резали мне плечи.
Бабушка выглянула в коридор и, дождавшись короткой паузы, попросила:
– Слава, Олеся, зайдите в квартиру, не позорьтесь перед соседями.
Мама как раз набрала побольше воздуха в легкие, чтоб с новой силой обрушиться на меня, но напоминание о соседях мгновенно ее отрезвило. Она закрыла рот, поджала губы, схватила меня за локоть и втащила в квартиру. Папа закрыл дверь. Он бросил ключи на полку для обуви и молча ушел в комнату.
– Видишь! До чего ты всех довела?! Видишь! – снова закричала мама.
– Я никого не доводила.
– Не пререкался с матерью!
Мне, наконец, удалось стянуть с себя набитый рюкзак. Я бросила его на пол и облегченно вздохнула.
– Ты почему вещи разбрасываешь!? – мать всплеснула руками и даже подпрыгнула от возмущения.
– Мама, я не разбрасываю, просто он тяжелый и…
Мне хотелось помириться, чтоб все затихли и успокоились. Не тут-то было. Мама вдруг впилась в меня глазами и придвинулась поближе:
– Что? Что это такое?!
Я на всякий случай отступила назад и уперлась спиной в вешалку.
– Слава! – пронеслось по квартире.
Одновременно из разных комнат выглянули папа и бабушка.
– Ну что еще случилась? – сумрачно отозвался отец.
– Ты посмотри на нее! – мама задыхалась от возмущения. Она резко подскочила ко мне, схватила за голову и развернула лицом к отцу.
– Не понимаю… – растерялся он.
– Да ведь она брови выщипала!
Папа нахмурился.
Я вывернулась из маминых рук и стала разуваться.
– Ты зачем это сделала? – мать грозно надвинулась и остановилась передо мной. Руки скрещены на груди, глаза мечут молнии.
Я промолчала, только ниже опустила голову.
– Отвечай матери!
– Ни за чем, – я выпрямилась, посмотрела с вызовом. На сегодня с меня хватит! Достаточно железной двери.
– Ах ты, бессовестная! – Мама задохнулась и, уже не помня себя, подняла руку.
– Вика! – воскликнула бабушка.
Мать покачнулась, опустила руку и, рыдая, убежала в комнату.
Все. На сегодня концерт окончен. До вечера она будет дуться, пить валерьянку и страдать так, чтоб все видели. Завтра мы помиримся, а через день поссоримся снова.
Бабушка поманила меня пальцем, я тихонько скользнула к ней в комнату.
Я их люблю. Конечно, как же иначе. Как можно не любить своих родителей? Я люблю нервную, озабоченную маму, со всеми ее страхами, придирками и требованиями; и папу, который вечно настаивает, чтоб его непременно выслушивали до конца; и хлопотливую бабушку, присматривающую за мной, когда мамы нет рядом.
Я готова за них жизнь отдать! Но жить с ними невыносимо! И с каждым днем все невыносимее.
Бабушка еще ничего. Она меня частенько «покрывает», по словам моей мамы. Хотя, что покрывать-то? До четырнадцати лет я ходила в школу только в сопровождении кого-нибудь из взрослых. Потом просто взбунтовалась, с мамой случилась истерика, но своего я добилась. Теперь хожу одна. И ладно еще, если бы школа была далеко, так ведь нет, под самым боком, можно сказать, во дворе нашего дома. Но все остальное время я должна быть на глазах.
Так как мама работает, то она не может все время держать меня под контролем. Остается бабушка. Она должна отчитываться перед мамой обо всех моих перемещениях, о том, когда я прихожу из школы, контролировать, чтоб я нигде не задерживалась, а если задержалась, то я непременно должна позвонить и сообщить, где и с кем.
Я стараюсь не подводить бабушку. Да и ходить мне особенно некуда. Моих подруг мама на дух не переносит, говорит, что все они идиотки. Как так может быть, чтоб все были идиотками? Из-за мамы ко мне никто не ходит, а меня ни к кому не пускают. Раньше я дружила с одной девочкой из нашего класса. Она нравилась маме, потому что у нее была «приличная семья» и сама она тоже была «хорошей девочкой». Но потом мы с ней разошлись. Мы не ссорились. Просто ей, в отличие от меня, родители разрешали гулять с друзьями, ходить в кино, общаться с мальчиками. Яркая, даже красивая, она постоянно находилась в окружении поклонников. На ее фоне я словно ушла в глубокую тень. Все, что она предлагала сделать, мне было недоступно. Так постепенно мы и перестали дружить. То есть мы продолжали общаться в школе, но чаще всего наше общение сводилось к простому «привет-привет». А совсем недавно я неожиданно сблизилась с другой девочкой – Аней. Она старше меня, и если бы мама узнала о ней, то ни в коем случае не одобрила бы такой дружбы. Так что Аню приходилось скрывать от всех, даже от бабушки, чтоб она не проговорилась. Аня жила в нашем доме, училась в колледже и уже подрабатывала. Маму страшно раздражают Анины родители. Она частенько говорит о том, что «от девочки толку не будет в такой семье», «яблочко от яблони…», и все в том же духе. Анина мама называется «предпринимателем» и работает на рынке. Отец тоже где-то работает, и еще: его часто видят пьяным. В свои неполные семнадцать лет Аня в основном предоставлена самой себе. При этом их семья считается обеспеченной. Ане купили компьютер, она всегда модно и дорого одевается. Как и ее мать. У них есть иномарка. Я не знаю, что больше всего раздражает мою маму: рынок, пьянство отца, или иномарка. Наверное, все вместе. В разговоре с бабушкой мама называет родителей Ани жлобами, куркулями, алкоголиками. Понятно, при таком отношении я даже не могу заикнуться, что знакома с Аней.
Но иногда мне удается поболтать с ней. Чаще всего – днем, когда ни ее, ни моих родителей нет дома. Я отпрашиваюсь у бабушки на часок и бегу к своей единственной приятельнице. О чем мы говорим? Да, в основном, я взахлеб жалуюсь на родителей, а она слушает и сочувствует.
При этом я страшно рискую. Меня могут разоблачить в любой момент. Поэтому, когда я прибегаю к Ане, в дверь сразу не звоню, а прислушиваюсь, не идет ли кто-нибудь из соседей по лестнице. Когда выхожу от нее, смотрю в глазок.
Аня не обижается. Она все понимает.
Нас сложно назвать подругами. У каждой своя жизнь, к тому же у Ани не так уж много свободного времени, и все-таки, если б не она, мне было бы совсем невыносимо.
В компьютерах я совершенно не разбираюсь. У некоторых моих одноклассников они есть дома, другие постоянно зависают в Интернет-кафе. На что у меня никогда нет денег. А если бы я попросила, мама ни за что не дала бы. Потому что «там непонятно кто собирается». К тому же, по твердому убеждению мамы, компьютерные игры наносят страшный вред психике.
Конечно, в школе нам преподают информатику, и мы занимаемся раз в неделю в компьютерном классе, где на всех всего пять машин. Так что, в основном, мои знания о компьютерах были чисто теоретическими.
О покупке я и не заикаюсь, и не мечтаю. Какой компьютер! Мне даже телевизор не разрешают смотреть!
Что самое смешное: мама постоянно спрашивает, почему это я ничем не интересуюсь. Попробовала бы я!
Когда я была маленькая, то очень любила ходить с папой в походы. Мы брали палатку, спальные мешки, грузили в рюкзаки всякие продукты, фонарики и другое снаряжение. Точнее, грузил папа в свой рюкзак, от меня толку было мало. Мы собирались и уезжали на несколько дней в какие-нибудь дикие, красивые места. Я так радовалась этим походам! Вдвоем с папой или с его друзьями было тихо, спокойно. По вечерам костер, люди песни поют, разговаривают. Мама никогда не ходила в походы. А без нее нам было чудесно!
Но потом как-то так получилось… В общем, я стала старше, отношения у меня с папой испортились. Может, из-за того, что он продолжал относиться ко мне, как к ребенку. Не знаю. Но мне стало неинтересно. В стотысячный раз выслушивать, как устроен фонарик или как надо правильно разводить костер в сырую погоду… Увольте! Он не понимал и обижался, а я злилась. Дома злилась и кричала мама, потому что она отпускала меня неизвестно куда, то есть я была не на глазах. Каждые сборы – стресс. Крик, шум, слезы. И я подумала: ну их, эти походы. И с ними плохо, и без них, но без них крика меньше.
Теперь, когда папа в походах, мы дома, или на даче у другой моей бабушки. И что бы я ни делала, мама все время следит за мной. Неотступно.
«Катенька, иди чайку попьем… ну, что ты вся скукожилась, выпрямись! Не ставь локти на стол! Что ты глаза пучишь?! Отодвинься, невозможно же пройти! Убери ноги!» И напоследок, измучившись: «Иди ты отсюда, ради бога!».
Если я так ее раздражаю, зачем она следит за мной? Зачем ходит по пятам, не давая ни минуты покоя? Я только и слышу: «не так!», «оставь!», «неправильно!».
Когда-то я очень любила животных. Родители купили мне двух морских свинок. Они очень забавные, лохматые, полосатые, их еще называют черепаховыми, они так смешно кричат и узнают нас не хуже нашей кошки Ульяны. Я так обрадовалась свинкам, когда впервые увидела их, даже разрыдалась от восторга. Мне хотелось кормить их, ухаживать за ними, смотреть, как они играют, как спят. Первое время я не отходила от клетки.
Ложилась рядом и смотрела на чудных зверьков до тех пор, пока мама, выведенная из себя тем, что «ребенок лежит на полу и собирает пыль!», не бросалась и не оттаскивала меня от моих любимцев. А потом началось бесконечное: «не мешай им!», «ты что, не видишь, ты их пугаешь!», «прекрати кормить!», «не так… не правильно… отойди, не крутись…». Я охладела к свинкам. Просто перестала их замечать.
Теперь они на попечении бабушки, как и Ульянка, как и вся наша квартира.
Раньше я могла плакать, даже рыдать, биться в истерике. Но теперь я просто молчу.
«Ты посмотри на нее, забьется в угол и сидит!» – возмущалась мама по телефону, жалуясь на меня тете Жене. А мне так проще. Ничего не делаю, и спроса с меня никакого.
Женя – папина родная сестра. Вообще-то, она мне приходится тетей. Она живет в Москве.
Раньше она жила с нами, но я этого уже не помню, она уехала, когда я была совсем маленькая.
Мама часто звонит ей, когда хочет пожаловаться. Жалуется чаще всего на меня.
Женя – наш третейский судья. Бабушка тоже потихоньку рассказывает ей о наших проблемах. Они ждут от Жени ответов. Наверное, она что-то им советует. Но мне от этого не легче.
Женя часто приезжает к нам. Но, я же понимаю, больше всего ее волнует бабушка. Иногда она пытается заговорить со мной, что-то спрашивает. Я вежливо отвечаю, или не отвечаю вовсе. Очень мне нужны ее разговоры! Вполне достаточно родителей с их бесконечными придирками.
К тому же я немного ее стесняюсь и совершенно не понимаю, чего она от меня хочет. Так и общаемся, как будто отбываем повинность.
При ней мама сдерживается, и дома устанавливается временное перемирие. Бабушка перестает прятаться в своей комнате, папа выныривает из своих бесчисленных командировок и походов. Меня перестают замечать. Можно тихо сидеть в углу дивана и думать. Из дома все равно не выпускают.
Если у Жени есть время, и она задерживается на несколько дней, мама тащит ее по магазинам.
Мама и покупка вещей – это вообще песни со сказками! Мне иногда кажется, если бы не Женя, мы бы все голые ходили.
Мама не может покупать одежду или обувь сама. Ей нужен постоянный советчик. А еще она просто повернута на приличиях: «Женя, посмотри, это прилично, как ты думаешь?» «Женя, какого цвета пальто покупать?». «Жена, сходи, пожалуйста, с Катей в магазин, купи ей юбку, я совершенно измучилась!».
Женя закатывает глаза, и мы идем по магазинам.
Помню, как мы покупали одну злосчастную юбку. Это было пару лет назад. Я посмела заикнуться о той юбке, которую хотела, но мать, естественно, ответила категорическим отказом: «слишком короткая!».
Все. Я замолчала. Мы уныло бродили по магазинам, я послушно мерила какие-то жуткие мешки и беззвучно плакала. Мать не выдержала и отвела меня домой.
Дома она устроила мне разнос за то, что я такая капризная и сама не знаю, чего хочу. А я заявила, что больше никогда не пойду в магазин!
Но приехала Женя, выслушала маму, посмотрела на меня, и мы отправились.
– Покажи мне юбку, которую ты хочешь, – попросила Женя.
Я глянула на нее искоса: «стоит ли?». Но она настаивала. Я показала.
– Маме она не понравилась? – спросила Женя.
Я качнула головой.
Тогда Женя понимающе кивнула и спокойно объяснила мне, почему эта юбка не нравится маме.
– Мы можем ее купить прямо сейчас, – сказала она, – но я бы посоветовала тебе померить несколько таких же юбок, но чуть длиннее.
Я сразу же надулась.
Но Женя быстро просмотрела юбки разных размеров, выбрала похожую на ту, что нравилась мне, и попросила прикинуть.
Я присмотрелась, это была точно такая же юбка, как и моя. Пожала плечами и пошла в примерочную.
Пока я вертелась перед зеркалом, Женя притащила еще несколько вещиц:
– Вот, ради интереса, можешь еще и эти померить, – предложила она.
Я вошла во вкус, померила все, что она мне принесла, и осталась довольна. Но купили мы все-таки ту, первую, я настояла просто из вредности. У нас в школе в том году все девчонки ходили в таких юбках, и мне ужасно хотелось ее!
Женя потихоньку посмеивалась и говорила, что она всегда старалась не походить на других. Она говорила о выборе своего стиля, рассказывала о знаменитых женщинах: Коко Шанель, Марлен Дитрих, Жаклин Кеннеди, Мэрилин Монро… Мир узнал этих женщин благодаря тому, что все они были яркими индивидуальностями, и, помимо таланта, обладали своеобразным вкусом.
– Мир стал одеваться, как они, – сказала Женя, – Коко Шанель первая надела брюки и показалась в обществе без корсета. А ведь это – целая революция в моде!
Ага, революция! Ей-то хорошо говорить, а попробуй с моей мамой революцию устроить!
«Не слишком ли яркий цвет у этого платья?», «Ах, эта кофточка чересчур прозрачная, ее нельзя носить без майки!». Прямо, как старушка!
Женя чуть заметно усмехнулась:
– Прежде чем осуждать мать, вспомни, как ее воспитали, – заметила она.
Да, это я помню. Мамина мама – моя вторая бабушка, как-то пришла к нам в гости и увидела свою дочь в лосинах и футболке. Как же она раскричалась! «Как можно! Замужняя женщина! Мать! Немедленно приведи себя в порядок!». Еле ее утихомирили.
– Но ведь ты не такая! – сказала я.
– Все люди разные, – вздохнула Женя.
А я подумала: «если бы моей мамой была моя бабушка, я имею в виду бабушку Лиду, конечно, мне было бы гораздо легче». За всеми этими воспоминаниями, я забыл о своей душевной травме. А зря…

Где?) Писала сама и долго) *ксати, насчёт рода...*